Щепкина-Куперник "Воспоминания"

 

Ещё до «Скрипача» прочитанная книжка:

 

 

Это благодаря fringilla_pinso, спасибо ей преогромное.

Когда-то, три тыщи лет назад, я читала кусочки воспоминаний Щепкиной-Куперник в журнале «Наука и жизнь». Больше всего запомнилось (а может, только это там и было) про её переводы, и в первую очередь я этого ожидала от книжки. Но про литературу там не в большей степени. В большей – про жизнь, а в самой большей – про театр и актёров.

И про жизнь (мало, мало!) и про театр читать невероятно увлекательно. Она совершенно замечательно пишет про людей – мне кажется, она к людям хорошо относилась, в книжке плохо ни про кого вроде не сказано, хотя, конечно, чувствуется, кого она очень любила и боготворила, а кого, скажем, недолюбливала. Но об этом – никогда прямым текстом.

Очень здорово рассказывает о знаменитых актёрах, которых близко знала – при этом сама как бы в тени (ну написала там пьесу для кого-то или перевела другую в рекордные сроки – это вроде вообще ерунда, черновая часть работы в театре), о своих театральных впечатлениях. Сравнить их вообще не с чем, не могли мы видеть на сцене ни Ермолову, ни Медведеву, ни Шаляпина, но что-то такое передаётся, её воодушевление, восхищение, восторг. И про то как жили актёры невероятно интересно. Совсем не так, как сейчас. Наверное, поэтому и фотографии оличаются. На нынешних сразу видно, что актёр, на тогдашних – вроде обычные люди, про принадлежность к театру не догадаешься. Наблюдения её интересны, написаны таким человеческим языком при этом,  вот, например, о Чехове (толкуя  «совпадение» Станиславского и Чехова):

Чехов, как никто иной, писал не сюжеты, а течение жизни. Самая незначительная мелочь как в рассказах так и в пьесах имеет своё значение. «Понюшка табаку» и рюмочка водки рассказывают всю драму Маши. Недаром Лев Толстой сказал: «У Чехова нет лишних деталей: каждая или нужна, или прекрасна». (стр. 314)

 

Есть, конечно, главы про перевод «Сирано» (и поездку в Париж, и знакомство с Ростаном), которые, как обнаружилось, я отлично помню с тех самых давних пор, но самая захватывающая литературная глава – о Шекспире. Сразу чувствуешь, где её самая главная любовь. Она о нём пишет, как о живом человеке,  тут даже места быть не может этим спорам, «он или не он», ничего «окололитературного», только любовь к тексту, проникновение в текст. О том, как впервые узнала его, увидев в детстве пьесы в театре. Как потом учила английский, чтобы читать его в оригинале. Какой «шекспировской» была поездка в Англию (в отличие от французского путешествия):

В Лондоне мне не хватало двух вещей: сил и времени.

Я жадно ловила впечатления, гораздо активнее, чем в Париже, может быть, потому, что английская литература мне ближе французской, на Шекспире и Диккенсе я выросла, и многое казалось знакомым из того, что я видела. (стр. 491)

Современность откликается - вспоминается проникнутая литературой поездка в Англию Хелейн Ханфф, и ещё проникнутые английской литературой романы Джаспера Ффорде.

 

Одни из лучших страниц книги – о Москве, о Москве и Петербурге. Всё это так во мне откликается!!! Выписывать можно страницы и страницы, хочется перечитывать и перечитывать без конца!!! И узнаваемые улочки, дома, местечки. И те, которых давно нет, но мы столько о них наслышаны. И усадьбы, Подмосковье, подмосковное лето, дачи... И весь такой московский дух. Кому Москва безразлична – не поймёт, кто Москву любит – тому не оторваться.

Когда я читаю такие строки, например, у меня просто дыхание перехватывает:

(...) он обходил все московские вокзалы по порядку, причём на каждом отдыхал и закусывал – кофе пил и читал газеты на Николаевском, пирожки ел на Рязанском, обедал суточными щами и осетриной на Брестском, чай пил на Виндавском (...) (для немосквичей поясняю, что все эти вокзалы в Москве существуют, но называются иначе, и, в отличие от сто раз туда-сюда переименованных улиц, эти названия к ним не вернутся, только всегда был такой московский шик называть вокзалы старыми названиями).

Одно из моих любимых московских мест, сад «Эрмитаж», упоминается неоднократно. Ещё бы – там начинался Художественный театр. Опять о внимании Станиславского к деталям и о том, как он упразднил бытовавшую практику – оркестры в фойе, игравшие для публики в антракте. Подумала, что в восьмидесятые начинался в Москве театр «Сфера» - помещение у них было  в саду «Эрмитаж». И там как раз практиковалось и оформление малюсенького фойе, и музыка (или мини-спектакли или чтения) в антрактах – правда, всё это было стилистически связано со спектаклями.

 

Ещё в главке про Урусова, описывая его квартиру, говорит о «путешествии вокруг моей комнаты». Это мне так близко и понятно. И тут Андерсен вспоминается – не сказки, разумеется, а «Путешествие пешком от Хольмен-канала до восточного мыса острова Амагер».

 

Ещё мне понравилось, что она пишет о Теофиле Готье, называет его «одним из лучших французских стилистов». Это абсолютно справедливо!!!! Теофиля Готье незаслуженно забыли, поместив в писатели «второго плана». В очередной раз сами себя обкрадываем.

 

Книга издана издательством «Захаров» - к изданию у меня претензия. Ну, никакого справочного аппарата, ладно, перебьёмся. Но могли бы хотя бы краткое предисловие дать, объяснить, из чего сложилась книга. А то ведь понимаешь – вот это явно выходило книгой, а это – статьи, некотрые события или впечатления описываются по нескольку раз, почти одними и теми же словами, кое-где чувствуется даже отсутствие редакторской правки – я не критикую стиль, боже упаси, но могли бы хотя бы даты проставить, а то совсем голый текст.

 

Обратила внимание на словоупотребление. Много устаревшего или не прижившегося:

 

Я не могла реализовать, что это значило для меня. (Понять, осознать)

 

Между нами завязалась правильная переписка. (Регулярная?)

 

Сам он тогда был влюблён в артистку Александровского театра М-ну, в те времена – стройную, элегантную девушку, слегка английской складки. (Сложения, типа?)

 

А это для  fringilla_pinso (намекаю на перевод варгасовского романа):
(...) историю бесприютного, как теперь говорят, беспризорного мальчугана.

 

Сахарная болезнь (Диабет?)

 

Вот ещё обратила внимание на два «национальных» термина.

В рассказе об актрисе Мичуриной несколько раз упоминается «строгий английский костюм».

И без слова «строгий» представляется что-то строгое и практичное, без рюшечек и воланчиков, но вот как выглядел «английский костюм» в конце XIX-начале ХХ века? Думаю, что в разные времена под «английским» костюмом понималось разное, и мы, неспециалисты, вряд ли точно себе это представляем («английский воротник» все представляют намного лучше).

А описывая дом актрисы Бутовой недалеко от храма Христа Спасителя, она пишет:

В верхнем этаже дома помещались специально предназначавшиеся под мастерские художников большие комнаты с венецианскими окнами чуть не во всю стену.

Опять-таки «французские занавески» (и вот только что встретившееся в современном русском романе «французское окно») представляю отлично, а венецианские окна... Интернет объяснил, что это арочные окошки с колонной посередине, придуманные в XV-XVI в.в. Понимаю, но не стыкуется с чуть не во всю стену.

 

Слова иностранного (чаще всего французского) происхождения понятны обычно.

О том, как одевалась актриса Бутова:

Никогда на ней не было никаких «отделочек», «аграмантиков» - гладкие, мягких цветов платья.

Это, конечно, от agrément.

 

Но вот очень часто встречающееся слово «каботинство» мне было неизвестно, хотя в нём чувствуется французское происхождение. Это слово устаревшее, но у Ушакова находится:

КАБОТИНКА, каботинки, ж. (фр. cabotine) (разг. устар., неодобрит.). Женщина, стремящаяся к артистической карьере, к внешнему успеху, блеску и переносящая актерские манеры в жизнь.

От французского cabotin (тоже мне доселе неизвестного) – неизвестного происхождения и означающего «плохой, бесталанный актёр, актёришка».

 

Интереснее вышло с тоже довольно часто встречающимся словом «персимфанс» - оно казалось каким-то иностранным, но непонятно, из какого языка.

Оказалось оно вполне русским, сложносокращённым – Первый симфонический ансамбль. Был, оказывается, в двадцатые годы такой оркестр без дирижёра. В интернете пишут, что слово употреблялось в переносном смысле, с уничижительным значением – беcпорядка, отсутствия руководящей линии. У Щепкиной-Куперник тоже в переносном, но смысл, скорее, положительный. О ситуации, когда все на равных:

 

Художественный театр стал, конечно, первым театром коллективного творчества. До него, в сущности, в других театрах спектакли носили характер «гастролей» того или иного артиста, за исключением разве некоторых постановок Малого театра, как «Плоды просвещения» или «Волки и овцы», где образовывался настоящий персимфанс и все участвующие могли быть названы гастролёрами. (стр. 308)

 

Не знаю, как долго просуществовал Первый симфонический ансамбль, но слово, видно, просуществовало в языке не очень долго.

Claire Castillon "On n'empêche pas un petit coeur d'aimer"

Ещё одна «импульсивная» библиотечная книга.

Знакомо-знакомо-знакомо до слёз имя Кастийон – но почему? Так и не знаю (ничего её не читала, точно, как выглядит, не представляю: на обложке книги она, но по затылку узнать малознакомых людей трудно. Хотя фотография хорошая, очень подходит к содержанию), так ничего не вспомнилось и не нашлось.

 

Взяла потому что на обложке написано «Рассказы». Это такой вторичный жанр во французской литературе – и пишут мало, и читать не любят. А зря. Я вот люблю. И во французской литературе есть шедевры. Сами французы, если им это сказать, про шедевры, вспомнят про Мопассана (Мериме им неизвестен), если очень поднапрягутся – про Марселя Эме, на этом дело и закончится. Хотя нет, самые продвинутые из современной литературы назовут Делерма, но тут я рассержусь, потому что Делерма не люблю, по мне это не рассказы, не литература – а почти что безобразие. Делерм – очень умный и интересный человек. Либо он сознательно избрал лёгкий путь, а это его характеризует плохо, либо он на большее в литературе не способен – и это тоже его характеризует плохо.

Могли бы вспомнить про рассказы Гавальды – они того стоят, но никто не вспоминает.

Короче, в отличие от, например, американской литературы, у французов рассказы – жанр-изгой. Поэтому я, конечно, беру в библиотеке сборник рассказов Клер Кастийон (ну почему, почему, почему мне так знакомо это имя?), тем более, что он у неё не первый.

И ещё название. Длинные – интригуют, чудится цитата. Есть ли тут что – не знаю. Перевести можно, например, как «Сердечку не прикажешь».

 

Читаю первую новеллу – и прихожу в восторг.

Читаю вторую – и воображаю, как я всем буду рассказывать, какую замечательную писательницу открыла.

Третью – ах!

А потом читаю четвёртую, пятую, шестую и всё до конца, и восторг мой утихает, сходит на нет.

 

Новеллы выстроены и написаны мастерски, тут ничего, кроме «Шапо!», не скажешь.

И не в том дело, что тема всё одна и та же – это, в принципе, подспудно заявлено, это об истории любви как «истории болезни», что с ней случается внутри семей и вместе живущих людей, во что она превращается, во что превращаются влюблённые.

Исследовать это невероятно интересно. Но  у Кастийон в принципе существует только один диагноз, только одно возможное развитие человеческих отношений. У неё на смену любви приходит глухота друг к другу, цинизм в отношениях, а потом ненависть - скрытая, затаённая, превращающаяся во что-то искорёженное и нечеловеческое. Или это и не любовь была - ведь у всех персонажей не «сердце», а именно «сердечко»? Но написано всё это превосходно, на контрасте формы (хороший, светлый и чистый язык, ясный синтаксис) и содержания (страдание, мрак, безумие, садизм даже).

 

Я всё же возьму в библиотеке её предыдущий сборник, если он там есть.

 

В этот, если только он вам попадётся в библиотеке, тоже советую заглянуть. Первые три новеллы стоит прочесть – получите представление о Клер Кастийон. Дальше – можно читать, но если мучительно, то не стоит себя напрягать, так оно до конца и будет. Монохромно.