![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Я несколько дней подряд зачитывала тут вслух из этой книжки, но вот и дочитала. (Книга небольшая совсем, немножко долго получилось не по её вине, а из-за меня.)
Имя Аньес Дезарт мне было знакомо, но только имя - я знала, что она детская писательница,это всё; если мои дети в своё время и читали её книги, то самостоятельно (и я не пойду у них спрашивать, потому что всё равно не вспомнят), вслух я этого не читала - хотя могла бы, сейчас, разыскивая обложку, увидела, что у неё была как минимум одна книжка в соавторстве с моим любимым Клодом Понти - но не припомню:
Когда стала читать, узнала, что она и для взрослых пишет, и переводит с английского, в частности Вирджинию Вульф.
Но это всё было даже не так важно, потому что это не роман, и даже не autofiction, а эссе (хоть и автобиографическое) - очредное свидетельство о том, как могут складываться отношения с литературой и чтением, языком и словом.
Книжку мне практически всучила подружка на читательском кружке, заметив, что про чтение ей было интересно, но поднадоело, а "вот тебе, Яна, наверное будет интересно, что она пишет там в конце про переводческую работу".
Если посмотреть в предыдущих постах, что именно я "зачитывала вслух", видно, что там про чтение и язык, но ничего про перевод. Это не потому что мне надоело выписывать. Просто я не знала, что выписывать - точнее, мне не захотелось ничего выписывать про перевод. И сразу даже скажу, что про чтение и язык мне читать было интереснее, чем про перевод.
Почему интересно про чтение - цитаты говорят сами за себя. А почему не так интересно про перевод?
Вообще я ужасно люблю читать, как переводчики пишут про свою работу. И мне интересно всё - и техническая сторона (причём это не только "работа над словом", но и, скажем, организация рабочего времени, и ещё какие-то подробности), и психологические моменты, какие-то странные вещи, какие могут происходить с переводчиком, его внутренняя коммуникация с автором, эмпатия и антипатия, трансферы и интерференции между жизнью и стилем (в обоих направлениях) - ну, кто переводит, наверное, понимает, о чём я.
Но я думаю, что даже тем, кто не переводит, а просто пользуется работой переводчика, чаще всего её не замечая, именно такой рассказ интересен.
Дезарт пишет практически только о психологии, о своих ощущениях, хотя иногда вдруг цитирует какие-то дурацкие (и по праву её раздражающие) вопросы от тех, кто не в теме и не в курсе. Но, собственно, у неё задача не про перевод рассказать, а ответить на вопрос в названии книги, Comment j'ai appris à lire, и то, что она рассказывает про свою переводческую работу, именно этой задаче и подчинено. Но оно как раз мимо меня и проскользнуло, ничем не зацепило. И я уверена, что она это зря, конечно, потому что самым интересным в части про перевод остаётся рассказ о том, как она изменяла имя героини американского романа, чтобы сохранить тройной каламбур. Хотя расскажи она про перевод подробнее и "так, как мне хочется" - смысл книги изменился бы, наверное. То, как пишет про перевод,она, к смыслу привязано... но, возможно, искусственно, раз мимо меня проскользнуло. При этом,если она написала про переводческую работу, значит, ей хотелось об этом поговорить? Ну да что теперь... Могу только сказать, что её подход к переводу не типичен для французской школы перевода, а ближе как раз к русской школе.
Заключение: книжка интересная. Гоняться за ней с сачком, может, и не обязательно, но если попадётся, стоит прочитать.
P.S. Светская сплетня. Брат и сестра Аньес Дезарт связаны с оперой. Сестра - оперный режиссёр, а брат, Лоран Наури - оперный певец, и женат к тому же на Натали Дессэ. К книге это всё никакого отношения не имеет (ну разве только как-то связать с тем, что в подростковом возрасте Аньес из всей музыки могла слушать только Баха? Так у него вроде опер и нет?.), и прочла я про это в Википедии случайно, вот так случайно и поделюсь :о))
Выписки на ходу
Oct. 28th, 2013 12:28 pmAgnès Desarthe, Comment j'ai appris à lire
p. 88 " Je fais encore une fois l'expérience répugnante de la lecture comme acte social, comme acte mondain."
Про социальный и светский аспект чтения она уже писала, и я цитировала. Фразу выписываю исключительно ради прилагательного "répugnante".
p. 88 " Je fais encore une fois l'expérience répugnante de la lecture comme acte social, comme acte mondain."
Про социальный и светский аспект чтения она уже писала, и я цитировала. Фразу выписываю исключительно ради прилагательного "répugnante".
Выписки на ходу
Oct. 28th, 2013 11:40 amAgnès Desarthe, Comment j'ai appris à lire
p. 80
"(...) et pose la troublante question du vieillissement des traductions. On remarque fréquemment que les grands auteurs ne vieillissent pas, tandis que leur textes transposés dans les langues étrangères accusent rides et raideur. Il y a quelque chose de Dorian Gray dans cette histoire de traduction toujours à refaire, à revoir, à réactualiser. J'y réfléchis souvent. Parfois, je trouve la réponse, et presque aussitôt, elle m'échappe, comme s'il s'agissait d'un tabou."
Проблема устаревания переводов людям, занимающимся и интересующимся переводами, известна, и даже в этом блоге мы несколько раз её обсуждали. Но мне понравилось очень уместное в теме прилагательное "troublante" и сравнение с Дорианом Греем. Насчёт "tabou" не знаю - мне эта тема запретной не представляется, но я знаю, что часто она почему-то раздражает людей, не причастных к переводам.
p. 80
"(...) et pose la troublante question du vieillissement des traductions. On remarque fréquemment que les grands auteurs ne vieillissent pas, tandis que leur textes transposés dans les langues étrangères accusent rides et raideur. Il y a quelque chose de Dorian Gray dans cette histoire de traduction toujours à refaire, à revoir, à réactualiser. J'y réfléchis souvent. Parfois, je trouve la réponse, et presque aussitôt, elle m'échappe, comme s'il s'agissait d'un tabou."
Проблема устаревания переводов людям, занимающимся и интересующимся переводами, известна, и даже в этом блоге мы несколько раз её обсуждали. Но мне понравилось очень уместное в теме прилагательное "troublante" и сравнение с Дорианом Греем. Насчёт "tabou" не знаю - мне эта тема запретной не представляется, но я знаю, что часто она почему-то раздражает людей, не причастных к переводам.
Выписки на ходу
Oct. 28th, 2013 11:30 amAgnès Desarthe, Comment j'ai appris à lire
Аньес Дезарт выросла в семье, где говорили по-французски, это был единственный "общий" язык, только этот язык в семье знали все, а дети только этот в детстве и знали, так что уже с этой точки зрения это её родной язык (по-французски, "материнский, язык матери", langue maternelle). Мать её была русской по происхождению, но родилась в Париже. Я пока не поняла, говорила ли мать по-русски, но она знала идиш и румынский, будучи при этом франкофоном, конечно. То есть "материнский" язык матери (при русскоязычных родителях) - французский, так что и с этой точки зрения и по всей логике французский язык для Аньес Дезарт - язык материнский.
При этом она рассказывает, что на самом деле в семье всё время говорил отец, поэтому французский был не "материнским", а "отцовским" языком, langue paternelle. Но язык этот вызывал у отца если не неприязнь, то раздражение.
Отец Аньес Дезарт из еврейской семьи, но он родился и рос в Ливии. И выше всех языков он ставил классический арабский, он восхищался им, вкушал его, смог передать эту любовь и восхищение детям. А другие языки ставил много ниже, никакого сравнения с арабским они не выдерживали. Если должен был после арабского говорить по-французски, воспринимал это как "предательство".
Аньес Дезарт (которая, к слову, не только детский писатель и писатель для взрослых, но и, и даже по первой профессии, переводчик с английского, англистка, как и её мать) тяжело переживала такое положение вещей (в частности в нём она пытается найти объяснение собственному отторжению чтения). Отец возможно это чувствовал и, чтобы как-то уменьшить разочарованность дочери, подшучивал и над тем как разговаривала с подружками русская бабушка Аньес.
p.p. 75-76
"(...) que mon père s'ingéniait à reproduire sous formes de séquences comiques de conversations entre ma grand-mère maternelle et ses amies, qui, en discutant en russe, se trouvaient parfois forcées de glisser le mot "pâte à choux", vraisemblablement absent de l'idiome slave et toutefois indispensable au bon déroulement de leurs échange incessant de recettes?"
И дальше она пишет, что отец иногда любил изобразить и механика-алжирца, который, рассуждая по-арабски об автомобилях, щедро приправляет свои объяснения на арабском французскими выражениями "courroie de transmission", "durite", "tête de delco", признося все эти выражения "avec un accent maghrébin d'une authenticité irréprochable".
По мнению нынешней Аньес, отец подшучивал над языками, чтобы показать, что дело не в "неполноценности" французского, чтобы продемонстрировать проблему "непереводимости". Но у Аньес всё равно укрепилось представление о французском как о вечном языке-cible. И если langue-source и langue-cible для переводчика - обычные профессиональные термины, то я легко могу представить, что представление о своём родном языке, единственном, которым владеешь, как только о языке-cible может стать для ребйнка тяжёлым психологическим потрясением. (Она говорит, кстати, что называла и продолжает называть язык, на который делается перевод, не "langue-cible", а "langue d'arrivée" - это позволяет расширить метафору, говоря о происхождении родителей. И тут же она соглашается, что всё намного сложнее... Но что поделать - "из тридцати предложенных прилагательных ребёнок запоминает только одно"). И у неё (переводчицы и писательницы!) сохранились комплексы в отношении французского: она боится публичных выступлений, потому что может ошибиться, собственный письменный текст кажется неверным, неточным, не-французским. То есть как если бы у неё не было вообще никакого родного, материнского языка?
А я хочу вернуться к русским и арабским примерам. Я к рассуждениям о "непереводимости" отношусь осторожно - потому что на мой взгляд, это всё-таки ведёт к постулату о "неравноценности" языков. Но в примерах вообще про другое. (Потому что и "заварное тесто" вполне себе существует по-русски, а "патрубок" или "ремень привода" вне всякого сомнения переводятся на арабский.) По-моему, это употребление "ради удобства" - ну вот если я говорю по-русски, но каким-то видом деятельности начала заниматься только во Франции, естественно мне проще называть это по-французски (и, возможно, я даже не знаю соответствующей русской терминологии). Так что вкрапление V.O. меня не смущает. Но вот "макаронизацию" я не люблю (я про "формасьоны" и "шомажи"- это всё-таки то ли от лени, то ли от отсутствия любознательности.
Аньес Дезарт выросла в семье, где говорили по-французски, это был единственный "общий" язык, только этот язык в семье знали все, а дети только этот в детстве и знали, так что уже с этой точки зрения это её родной язык (по-французски, "материнский, язык матери", langue maternelle). Мать её была русской по происхождению, но родилась в Париже. Я пока не поняла, говорила ли мать по-русски, но она знала идиш и румынский, будучи при этом франкофоном, конечно. То есть "материнский" язык матери (при русскоязычных родителях) - французский, так что и с этой точки зрения и по всей логике французский язык для Аньес Дезарт - язык материнский.
При этом она рассказывает, что на самом деле в семье всё время говорил отец, поэтому французский был не "материнским", а "отцовским" языком, langue paternelle. Но язык этот вызывал у отца если не неприязнь, то раздражение.
Отец Аньес Дезарт из еврейской семьи, но он родился и рос в Ливии. И выше всех языков он ставил классический арабский, он восхищался им, вкушал его, смог передать эту любовь и восхищение детям. А другие языки ставил много ниже, никакого сравнения с арабским они не выдерживали. Если должен был после арабского говорить по-французски, воспринимал это как "предательство".
Аньес Дезарт (которая, к слову, не только детский писатель и писатель для взрослых, но и, и даже по первой профессии, переводчик с английского, англистка, как и её мать) тяжело переживала такое положение вещей (в частности в нём она пытается найти объяснение собственному отторжению чтения). Отец возможно это чувствовал и, чтобы как-то уменьшить разочарованность дочери, подшучивал и над тем как разговаривала с подружками русская бабушка Аньес.
p.p. 75-76
"(...) que mon père s'ingéniait à reproduire sous formes de séquences comiques de conversations entre ma grand-mère maternelle et ses amies, qui, en discutant en russe, se trouvaient parfois forcées de glisser le mot "pâte à choux", vraisemblablement absent de l'idiome slave et toutefois indispensable au bon déroulement de leurs échange incessant de recettes?"
И дальше она пишет, что отец иногда любил изобразить и механика-алжирца, который, рассуждая по-арабски об автомобилях, щедро приправляет свои объяснения на арабском французскими выражениями "courroie de transmission", "durite", "tête de delco", признося все эти выражения "avec un accent maghrébin d'une authenticité irréprochable".
По мнению нынешней Аньес, отец подшучивал над языками, чтобы показать, что дело не в "неполноценности" французского, чтобы продемонстрировать проблему "непереводимости". Но у Аньес всё равно укрепилось представление о французском как о вечном языке-cible. И если langue-source и langue-cible для переводчика - обычные профессиональные термины, то я легко могу представить, что представление о своём родном языке, единственном, которым владеешь, как только о языке-cible может стать для ребйнка тяжёлым психологическим потрясением. (Она говорит, кстати, что называла и продолжает называть язык, на который делается перевод, не "langue-cible", а "langue d'arrivée" - это позволяет расширить метафору, говоря о происхождении родителей. И тут же она соглашается, что всё намного сложнее... Но что поделать - "из тридцати предложенных прилагательных ребёнок запоминает только одно"). И у неё (переводчицы и писательницы!) сохранились комплексы в отношении французского: она боится публичных выступлений, потому что может ошибиться, собственный письменный текст кажется неверным, неточным, не-французским. То есть как если бы у неё не было вообще никакого родного, материнского языка?
А я хочу вернуться к русским и арабским примерам. Я к рассуждениям о "непереводимости" отношусь осторожно - потому что на мой взгляд, это всё-таки ведёт к постулату о "неравноценности" языков. Но в примерах вообще про другое. (Потому что и "заварное тесто" вполне себе существует по-русски, а "патрубок" или "ремень привода" вне всякого сомнения переводятся на арабский.) По-моему, это употребление "ради удобства" - ну вот если я говорю по-русски, но каким-то видом деятельности начала заниматься только во Франции, естественно мне проще называть это по-французски (и, возможно, я даже не знаю соответствующей русской терминологии). Так что вкрапление V.O. меня не смущает. Но вот "макаронизацию" я не люблю (я про "формасьоны" и "шомажи"- это всё-таки то ли от лени, то ли от отсутствия любознательности.
Выписки на ходу
Oct. 26th, 2013 04:07 pmAgnès Desarthe, Comment j'ai appris à lire
p. 57 "En classe de sixième, nous étudions Jacques Prévert. (...) Je lis Prévert du matin au soir, comme j'écoute Bach, comme je lirai plus tard Rimbaud, Apollinaire, Baudelaire, Racine. Je crains plus que tout l'ordinaire, et voilà justement que la poésie ne l'est pas. La rime ne finit pas de m'enivrer.C'est comme un tour de magie, un anneau invisible par lequel la phrase passe et se renouvelle. Il y a le sens, et il y a autre chose: la beauté insensée, si désordonnée sous sa contrainte apparente. La beauté musicale du vers, la rigueur qu'elle exige et qui, sans cesse, entre en collision avec la fonction informative de la langue, la met en péril, l'empêcha, la court-circuite. Je retrouve le plaisir des rengaines infiniment énigmatiques de Boby Lapointe.
J'ignore, à l'époque, qu'il existe d'impitoyables hiérarchies en art, que al chanson est un genre mineur, que Jacques Prévert est considéré par nombre de gens sérieux comme un poète pour enfants, légèrement démagogue, un ringard. Que n'ai-je pas entendu sur son compte? Que c'est facile, que ça plaît. Mais la plupart du temps, il n'est même pas évoqué comme poète, plutôt comme dialoguiste de cinéma. Là, d'accord, u auteur populaire pour un art populaire; aucun nez ne se fronce, aucun sourire ne passe de l'attendrissement à la condescendance.
C'est à peine si j'ose en parler. Comme si j'avouais lire Nous deux ou Intimité."
Всё правда: и про Превера в частности, но особенно про французский интеллектуальный снобизм, который, когда чистого разлива, нашему российскому (который я ставлю высоко в рейтинге) сто очков вперёд даст. Но продолжим:
"Mais j'anticipe. À dix ans, je suis tout entière à la joie de son compagnonnage. J'ai un nouvel ami, plus âgé, plus expérimenté, plus intelligent que moi, et pourtant un double. Tout c
e qu'il dit, je le pense. Tout ce à quoi je pense, il l'écrit. Je n'aime pas lire, je ne sais pas lire, et j'éprouve néanmoins le plus délicieux, le plus fort des sentiments qui puisse unir le lecteur à l'écrivain, et que Virginia Woolf évoque en parlant de lecteur "complice", de lecteur "collaborateur".
И дальше:
"Cela fait bien longtemps que je n'ai pas rouvert un volume de mon poète lauréat de l'année 1976. J'ignore l'effet que cela me ferait aujourd'hui. Je remarque la difficulté, proche de la gêne, que je ressens à parler de lui, comme d'un engouement de jeunesse pas très glorieux, avouer que l'on a été amoureuse de Dave ou de Sacha Distel. Qu'on le veuille ou non, il y a un aspect social, voire mondain de littérature."
Дальше она приводит примеры из жизни, но и так ясно. И тоже всё верно. Хуже, чем признаться в любви к Преверу - признаться в любви к Сент-Экзюпери или симпатии Морису Карему. Признание в любви к Виану тоже часто может быть воспринято как социальный или светский промах. Поэтому когда мой и без того любимый Сфар "заново" рисует "Маленьхкого принца" в формате BD, мой и без того любимый Гондри снимает "Пену дней", я люблю их ещё больше.
p. 57 "En classe de sixième, nous étudions Jacques Prévert. (...) Je lis Prévert du matin au soir, comme j'écoute Bach, comme je lirai plus tard Rimbaud, Apollinaire, Baudelaire, Racine. Je crains plus que tout l'ordinaire, et voilà justement que la poésie ne l'est pas. La rime ne finit pas de m'enivrer.C'est comme un tour de magie, un anneau invisible par lequel la phrase passe et se renouvelle. Il y a le sens, et il y a autre chose: la beauté insensée, si désordonnée sous sa contrainte apparente. La beauté musicale du vers, la rigueur qu'elle exige et qui, sans cesse, entre en collision avec la fonction informative de la langue, la met en péril, l'empêcha, la court-circuite. Je retrouve le plaisir des rengaines infiniment énigmatiques de Boby Lapointe.
J'ignore, à l'époque, qu'il existe d'impitoyables hiérarchies en art, que al chanson est un genre mineur, que Jacques Prévert est considéré par nombre de gens sérieux comme un poète pour enfants, légèrement démagogue, un ringard. Que n'ai-je pas entendu sur son compte? Que c'est facile, que ça plaît. Mais la plupart du temps, il n'est même pas évoqué comme poète, plutôt comme dialoguiste de cinéma. Là, d'accord, u auteur populaire pour un art populaire; aucun nez ne se fronce, aucun sourire ne passe de l'attendrissement à la condescendance.
C'est à peine si j'ose en parler. Comme si j'avouais lire Nous deux ou Intimité."
Всё правда: и про Превера в частности, но особенно про французский интеллектуальный снобизм, который, когда чистого разлива, нашему российскому (который я ставлю высоко в рейтинге) сто очков вперёд даст. Но продолжим:
"Mais j'anticipe. À dix ans, je suis tout entière à la joie de son compagnonnage. J'ai un nouvel ami, plus âgé, plus expérimenté, plus intelligent que moi, et pourtant un double. Tout c
e qu'il dit, je le pense. Tout ce à quoi je pense, il l'écrit. Je n'aime pas lire, je ne sais pas lire, et j'éprouve néanmoins le plus délicieux, le plus fort des sentiments qui puisse unir le lecteur à l'écrivain, et que Virginia Woolf évoque en parlant de lecteur "complice", de lecteur "collaborateur".
И дальше:
"Cela fait bien longtemps que je n'ai pas rouvert un volume de mon poète lauréat de l'année 1976. J'ignore l'effet que cela me ferait aujourd'hui. Je remarque la difficulté, proche de la gêne, que je ressens à parler de lui, comme d'un engouement de jeunesse pas très glorieux, avouer que l'on a été amoureuse de Dave ou de Sacha Distel. Qu'on le veuille ou non, il y a un aspect social, voire mondain de littérature."
Дальше она приводит примеры из жизни, но и так ясно. И тоже всё верно. Хуже, чем признаться в любви к Преверу - признаться в любви к Сент-Экзюпери или симпатии Морису Карему. Признание в любви к Виану тоже часто может быть воспринято как социальный или светский промах. Поэтому когда мой и без того любимый Сфар "заново" рисует "Маленьхкого принца" в формате BD, мой и без того любимый Гондри снимает "Пену дней", я люблю их ещё больше.
Выписки на ходу
Oct. 26th, 2013 03:27 pmAgnès Desarthe, Comment j'ai appris à lire
p. 53 "Entre dix et dix-sept ans, je suis le contraire d'une élève rétive. J'aime l'école plus que tout, j'aime le tableau, la craie, les cahiers, les copies doubles, j'aime mes professeurs; la grammaire me passionne, je voudrais faire des dictées-questions du matin au soir, des analyses logiques. Les déclinaisons latines me fascinent. Les autres élèves ne s'y trompent pas: ils me détestent. Je suis une fayote et, pire encore, une fayote qui s'assume. J'ai choisi mon camp. Je n'aurai pas d'amis, tant pis. Je suis prête à sacrifier ma vie sociale pour favoriser ma vie scolaire. Je suis une jeune fille solitaire, mal vue de ses camarades, et dont la timidité mêlée d'arrogance se traduit par une brutalité dans les rapports. Je suis un bouc émissaire, mais je ne me sens pas victimisée, on me montre du doigt plutôt comme un bourreau"... и.т.д.
Тут можно поговорить о сильно занимающем меня вопросе: об этом выборе между подлинным интересом к учению и социальным статусом (исключительно по отношению к соученикам при этом), выборе, которого на мой взгляд и быть не должно, выборе, который таковым и не является - мало у кого на него хватит силы характера.
Но Аньес Дезарт не про это - она говорит, что для для полноты клише она должна бы в такой ситуации жить, уткнувшись в книжку, отгордившись ими от мира, а она тогда не то что нелюбила читать, а просто-таки противилась чтению.
p. 53 "Entre dix et dix-sept ans, je suis le contraire d'une élève rétive. J'aime l'école plus que tout, j'aime le tableau, la craie, les cahiers, les copies doubles, j'aime mes professeurs; la grammaire me passionne, je voudrais faire des dictées-questions du matin au soir, des analyses logiques. Les déclinaisons latines me fascinent. Les autres élèves ne s'y trompent pas: ils me détestent. Je suis une fayote et, pire encore, une fayote qui s'assume. J'ai choisi mon camp. Je n'aurai pas d'amis, tant pis. Je suis prête à sacrifier ma vie sociale pour favoriser ma vie scolaire. Je suis une jeune fille solitaire, mal vue de ses camarades, et dont la timidité mêlée d'arrogance se traduit par une brutalité dans les rapports. Je suis un bouc émissaire, mais je ne me sens pas victimisée, on me montre du doigt plutôt comme un bourreau"... и.т.д.
Тут можно поговорить о сильно занимающем меня вопросе: об этом выборе между подлинным интересом к учению и социальным статусом (исключительно по отношению к соученикам при этом), выборе, которого на мой взгляд и быть не должно, выборе, который таковым и не является - мало у кого на него хватит силы характера.
Но Аньес Дезарт не про это - она говорит, что для для полноты клише она должна бы в такой ситуации жить, уткнувшись в книжку, отгордившись ими от мира, а она тогда не то что нелюбила читать, а просто-таки противилась чтению.
Выписки на ходу
Oct. 25th, 2013 09:23 amAgnès Desarthe, Comment j'ai appris à lire
p. 34"Un jour, madame T., la maîtresse des huitièmes, vient nous rendre visite chez monsieur Gaufre (это тоже учитель - прим.
![[livejournal.com profile]](https://www.dreamwidth.org/img/external/lj-userinfo.gif){kind=small}
fiafia). Je suis en dixième. Nous sommes deux filles seulement dans la classe de garçons: Maria et moi; Ma brune et Ma blonde, comme nous appelle notre maître en blouse grise (...) Il nous chacune sur un genou pour les leçons d'histoire."
Аньес Дезарт на три года меня моложе. Но я не с собой сравниваю - у нас были совсем разные школы -, я с нынешней французской школой. Сорок лет прошло - вообще ничего не сохранилось: ни восьмых классов, ни десятых, ни учителей в серых халатах (как в моей школе у мальчиков на уроках труда - это пострашнее коричневых платьев с чёрным фартуком будет, я вам скажу), ни мужских и женских школ (это здесь она просто говорит про classe de garçons - чуть раньше в книжке сказано, что она почему-то ходила в мужскую школу). А уж чтобы учитель мужчина во время урока усадил себе на колени девочек учениц... про такое и подумать страшно. (Я к тому же только закончила книжку Флоранс Обна про дело Утро.)
А ещё говорят, что никакая реорганизация и реформы во французской школе невозможны... :о))
Выписки на ходу
Oct. 25th, 2013 08:49 amAgnès Desarthe, Comment j'ai appris à lire
p. 28
"Je passe de longues heures à méditer sur l'usage de la teinture violette chez les vieilles dames. J'étudie les voix, les intonations des adultes qui manquent tellement de naturel, leurs postures (pourquoi au-delà d'un certain âge ne s'assied-on plus jamais en tailleur?). Je critique mentalement les formules de politesse adressées au marchand: "J'aurais voulu des fraises" (pourquoi utiliser le conditionnel passé, mode et temps de renoncement, alors que les fraises sont là, sur l'étalage?). Je me demande comment font les messieurs pour supporter leurs cravates quand il fait plus de trente degrés (et d'ailleurs, ça sert à quoi, une cravate?). Le quotidien me semble hérissé d'absurdités invisibles aux yeux des autres."
p. 28
"Je passe de longues heures à méditer sur l'usage de la teinture violette chez les vieilles dames. J'étudie les voix, les intonations des adultes qui manquent tellement de naturel, leurs postures (pourquoi au-delà d'un certain âge ne s'assied-on plus jamais en tailleur?). Je critique mentalement les formules de politesse adressées au marchand: "J'aurais voulu des fraises" (pourquoi utiliser le conditionnel passé, mode et temps de renoncement, alors que les fraises sont là, sur l'étalage?). Je me demande comment font les messieurs pour supporter leurs cravates quand il fait plus de trente degrés (et d'ailleurs, ça sert à quoi, une cravate?). Le quotidien me semble hérissé d'absurdités invisibles aux yeux des autres."
