fiafia

Когда я закончила эту книжку, то подумала - ну, вот как про неё рассказывать?
Сейчас, почти месяц спустя, это кажется ещё сложнее, но с другой стороны есть какой-то смысл в том, чтобы дать пройти времени и посмотреть, что же остаётся от книжки. Хотя в данном случае это и так было ясно.

Я купила её около года назад - привлекло название, а когда раскрыла, чтобы полистать, то и полиграфия.
Роман написан от первого лица, от имени переводчика, который переводит на французский язык роман американского автора Бориса Мэттьюз (Boris Matthiews - невозможно не увидеть перекличку с именем автора, Brice Matthieussent) Translator's Revenge (этому же автору принадлежит авторство романа Fragments épars). Главные герои романа Translator's Revenge - французский писатель Абель Прот (Abel Prote) и его американский переводчик Давид Грей (иногда превращающийся в David le Gris - фамилии в романе иногда переводятся, это концептуально), который переводит роман под названием NdT (думаю, что всем ясно, что это значит, но если вдруг неясно, то на русский это название следовало бы перевести как "Прим. пер.").
Я думаю, что даже это короткое изложение (в котором нет пересказа сюжета - я этого вообще стараюсь никогда не делать, но в данном случае оно просто невозможно) даёт понять, что речь пойдёт о roman à tiroirs, романе шкатулочного типа, который мне больше нравится называть "матрёшечным" - и автор, не спросив моего мнения, видно тоже этот термин предпочитает, потому что у него poupées russes упоминаются, но принимают форму пасхальных яиц, вкладываемых одно в другое. И будет и лабиринт, и зазеркалье, и тайные ходы и переходы, и приведение к бездне (mise en abyme), а я ещё скажу про пинг-понг и va-et-vient. Во всех этих терминах вы уже увидели метафору переводческого труда, а в романе Бриса Матьёсана практически все они ещё и овеществлены. Равно как (и это, на мой взгляд, самая большая удача автора) ему удаётся сделать материальным это в общем-то виртуальное место существования переводчика, где показываться часто - моветон, лучше бы вообще там не появляться. Речь о сносках, в которых пишутся те самые "прим. пер.". А поскольку написан роман от имени переводчика, то и говорит он в этих самых сносках к переводимому им роману "Месть переводчика". Сначала он пользуется ими по назначению, но затем не выдерживает и начинает комментировать роман, сноски разрастаются. Вот так это выглядит уже на тридцать четвёртой странице, а на последующих сноска занимает целую страницу или даже несколько (проницательный читатель уже догадался, что неотвратим момент, когда из-под черты сноски переводчик переместится в пространство над нею - и этот переход тоже овеществлён):

Переводчику не нравится, как пишет автор, он потихоньку начинает его подправлять, всё больше и больше вмешиваясь в текст - сначала в тексте он уничтожает прилагательные, наречия, потом целые абзацы и даже страницы... Всё это довольно предсказуемо в романе о переводчике (см. Жела, Костоланьи...) А метафора о сносках и "прим. пер." для автора (Брис Матьёсан - известный профессиональный переводчик американской художественной литературы) очень важна, и ей он посвящает следующие практически программные строки (стр. 101):
Je ne sais plus qui a écrit que toute vie humaine - la tienne, la mienne - n'était peut-être qu'une série de notes en bas de page d'un vaste chef-d'oeuvre obscur et inachevé. Selon cette version de la réalité, nous serions des appendices mineurs d'un grand roman inconnu dont l'auteur ne se montrerait jamais. Cet auteur invisible nous soufflerait nos répliques, déciderait de nos actes, de nos amours, de nos carrières, de nos pensées. Pour lui, tout serait clair, à moins qu'il ne soit lui même une simple pièce rapportée d'un autre roman, plus vaste que le premier, écrit par un autre auteur, un écrivain à la puissance deux, lequel pourrait à son tour être la notule d'un troisième... et ainsi de suite, peut-être à l'infini. Chacun de nous serait alors une note ne bas de page dans une note en bas de page dans...! selon un emboîtement interminable de poupées russes de plus en plus petites, d'oeufs de Pâques contenant une infinité d'autres oeufs plus ou moins bariolés, un masque cachant un masque cachant un masque..., une marionnette manipulant une marionette manipulant...

Вот, собственно, что-то такое Брис Матьёсан и пытается сделать в романе - я написала, как начинает мстить переводчик, вмешиваясь в переводимый текст, но писатель Абель Прот, герой переводимого романа, ненавидит другого героя того же романа, переводчика Давида Грея, готовит ему свою месть, осуществляя которую он будет манипулировать переводчиком собственного романа. И переводчик-повествователь уже физически вмешивается в текст, встречаясь со своим коллегой из романа, и потом они вместе задаются вопросом, кто же и где же этот самый Борис Мэттьюз, написавший роман Translator's Revenge и так далее и так далее... и читатель запутывается совершенно и окончательно. Романов с такой сложной сюжетной структурой я читала немало, только в последнее время были Исхаков и Кальвино. Кто назвал Кальвино, сразу подумал об Улипо, и правильно сделал, а это приводит нас к самому правильному имени, имени Жоржа Перека. Когда я читала Матьёсана, а раньше - Исхакова, то думала, что надо бы прямо схему нарисовать, чтобы разобраться в построении сюжета. Схем я не рисовала, но задавалась вопросом - а рисовали ли её сами авторы? Потому что вот Перек (в бескомпьютерное, напомню, время) её рисовал, выстраивал и продумывал - при этом, когда читаешь его, не думаешь про эту схему, она читателю не нужна, и так всё понятно, у него настоящий роман. А Матьёсана читаешь, путаешься и начинаешь сомневаться: ему-то самому всё в собственном сюжете понятно? В процитированном выше программном пассаже он говорит, что "высшему" автору романа всё ясно, но вот ему самому, как мне кажется, ясно не всё.
Матьёсану не откажешь в воображении и изобретательности - читать роман поначалу довольно увлекательно, но потом надоедает (впрочем, чувствуешь, что и автор выдыхается), начинаешь постоянно ощущать давление формы, чего, как я сказала, никогда не чувствуешь у Перека (а был ли писатель, в большей степени озабоченный формой?) или, например, у Кэрролла (параллель с "Алисой" не только в слове "зазеркалье," я вспоминала о ней ещё и тогда, когда читала про поэтапный путь - опять овеществлённый -, который проделывает переводчик Давид Грей).

Вот, собственно, и всё. Следует добавить, что эротические пассажи в романе довольно эффективны (роман о переводчике, разумеется, не может не быть эротическим, ведь "traduire, c'est faire se rencontrer deux langues", а "la traduction est le va-et-vient entre deux textes").
Приведу также два кусочка из сцены в самолёте. Первый - просто шутка, по-моему, необязательная, но милая:
(стр. 185) Quand le chariot, poussé par une hôtesse peut-être polyglotte, arrive à hauteur de leurs sièges, Doris demande un porto en anglais et David un whisky en français.
(Дорис - француженка, а Давид - американец, но это всё никакого значения не имеет, сами понимаете).

Дальше он описывает меню - к этому меню он ещё вернётся, подчёркивая значимость, но по-моему, это просто ради удовольствия сочинить чёрно-белое меню для переводчика.
Entrée: de la soupe, un bouillon clairet où nagent les pâtes blanches en forme d'étoiles, ou, plus exactement, d'astérisques.
Plat principal: seiche à l'encre accompagnée de riz blanc! К основному блюду прилагаются deux petits sachets rectangulaires, l'un noir, l'autre blanc, posés sur le plateau, le poivre et le sel.
А на десерт, конечно, millefeuille.