Жан Эшноз "Равель"

 

И могла бы я сама подумать, когда читала первые страницы, а про композитора всё «не было», что, закрыв книгу, я скажу: «Превосходно!»?

 

Ну если совсем честно – могла бы. Но в начале книги в это не верится.

 

С каким запасом я в неё входила?

С убеждённостью, что Эшноз всегда пишет отлично – стиль, язык. С недоумением: почему, несмотря на эти неоспоримые стилистические достоинства, у меня с ним не складывается? Вот почти понравился мне роман «За роялем» (Au piano), который публика и критика посчитали как раз «менее удачным», чем предыдущие, понравился, потому что сюжет он стал строить поинтереснее (а не что-то закидонно-малопонятное, в чём и смысл искать мне было неохота), но во второй части сбился на не очень вразумительное и попахивавшее дежа-вю...

Из биографии Равеля не знала ничего – понятно, что не надо путать роман с биографией, но владеть какими-то элементами было бы, наверное, неплохо. Но не владела.

Как все, лучше всего знаю «Болеро» - и не люблю. Но в последнее время много слышала и другого Равеля, в Орлеане от фортепианной музыки начала ХХ века никуда не денешься, хотя мне по-прежнему сложнее её воспринимать, но вот что-то всё же понемногу и у Равеля расслышала, особенно в «Ночном Гаспаре».

Короче, запас хиловатый такой.

 

Эшноз пишет о последних десяти годах жизни Равеля. Ключевое слово – méticuleusement, скрупулёзно. Это и о личности Равеля и о манере письма (в этом романе) Эшноза. Как подробно, с какой точностью описаны костюмы, предметы в доме Равеля, багаж Равеля, чуть не движения Равеля! И – никакой музыки. Вот он уезжает в Америку, с другого конца Франции приезжают проводить поклонники – для него это само собой разумеется, в Америке – триумф, это даже раздражает, и концерты он даёт – но пианист так себе. Зато подробно и со вкусом – о бутоньерках, двадцати четырёх комплектах пижам, лакированных ботинках, без которых и речи быть не может о концертных выступлениях, о галстуках, о набитом «Голуаз» чемоданчике... Всё нарочито замедленно, подчёркивается лень Равеля, нежелание тратить силы. Не знаю, правда или нет, но утверждается, что аккомпанемент в Ronsard à son âme написан для левой руки, чтобы в правой можно было держать сигарету.

Написано всё это  замечательно, читаешь текст с удовольствием, иногда думаешь – ну просто разобрать его на тексты для инязовского учебника первого курса, когда предметы быта изучаются, не всё ж трепать бедную Триоле и заслуживающего лучшей участи Перека!

Наслаждаешься, значит, стилем, но всё же ждёшь – когда же будет о композиторе? (хотя да, поняли, что он одинок и скрытен, ни одну партитуру раскрытой не оставляет, но всё же...)

И в какой-то момент вдруг ловишь себя на ощущении, что слышишь это самое всем знакомое «Болеро». О нём ещё нет речи,  можно только догадываться, что же он напишет вместо заказанной Идой Рубинштейн оркестровки... В тексте Эшноза, как в «Болеро», начинается это самое «расширение» - сделано это просто виртуозно!  Сделать стиль "музыкальным" – одно, но вот заставить услышать ритм совершенно определённой музыки, когда она не названа ещё и речь о ней только на подходе – браво!

С этого момента начинается перелом. Начинается действительно про композитора.

Я узнала, что сам Равель «Болеро» не любил, недоумевал, почему так популярно произведение, в котором нет музыки.

Вопрос «не из нашей жизни»: аплодировать или нет после исполнения твоего собственного произведения? Себе аплодировать вроде неловко, но исполнителям-то – необходимо...

Неоднократно возникает вопрос об отношениях между композитором и исполнителем. Равель разругался с Тосканини, который, дирижируя «Болеро», намного ускорил темп, вопреки замыслу.

И то же с Паулем Витгенштейном. Концерт для левой руки был написан специально для него, потерявшего правую руку. Но Витгенштейн, желая продемонстрировать собственную виртуозность, привнёс дополнительные трели, арпеджио и прочие украшательства, чем привёл Равеля в ярость и спровоцировал публичный скандал. Витгенштейн не реагировал на возражения Равеля, продолжал исполнять собственный вариант, написав Равелю письмо, в котором говорил, в частности, что  «музыканты – не рабы замысла композитора». Ответ Равеля был лаконичен: «Исполнители – рабы».

 

Последние страницы романа – автомобильная катастрофа, болезнь, потеря памяти и личности (композитор не узнаёт собственную музыку), ненужное и очевидно неудачное хирургическое вмешательство – лаконичны и страшны.

Иногда Эшноз пересказывает, судя по всему, широко известные анекдоты из жизни Равеля, напоминая, что «этой истории мы полностью доверять не обязаны». 

Книга очень понравилась, настоящий роман о композиторе и о музыке, короткий, сдержанный и выдержанный, утончённый, интеллигентный. Если попадётся, стоит прочитать. В совр. фр. лит-ре Эшноза знать необходимо. Эта книга – хороший повод для знакомства.