Helen Dewitt "The Last Samurai"
Сегодняшний пост у lokidor заставил меня вспомнить о прочитанной этим летом книге Helen Dewitt The Last Samurai. Я и так про неё хотела написать, только всё никак. А сегодня выходит – как.
Вспомнила потому, что на 36 странице героиня как раз объясняет сыну про образование таких вот слов (только мы ещё не знаем, кто кому и почему объясняет, и вообще кто с кем говорит).
A syllable = слог.
Односложное слово = monosyllable, следовательно, polysyllabic = многосложный.
А когда слогов несколько, но мало, надо бы говорить об oligosyllabic.
Надо бы, только так почти никто не говорит, люди предпочитают указывать количество слогов.
Duosyllabic ! А вот и нет, для образования слов используют адвербиальную форму числительного, поэтому - disyllabic. Хотя частенько вслед за mono- используется bi- : monogamy bigamy monoplane biplane.
Обычно латинские наименования чисел присоединяются к словам с латинскими корнями, и мы говорим unilateral bilateral multilateral bicameral multinational, а греческие – к греческим, tetrahedron, tetralogy, pentagon.
И далее текст главы (то есть речь и мысли героини) и романа в целом ритмически прерывается этими словами:
Trisyllabic
Tetrasyllabic
Pentasyllabic
Hexasyllabic
Heptasyllabic
Всё быстреее и быстрее, чаще и чаще, и вот это уже слишком легко, и мы получаем:
Hekkaidekasyllabic
Heptakaidekasyllabic
Eikosyllabic
Triakontasyllabic
HEBDOMEKONTASYLLABIC
ОGDOEKONTASYLLABIC ... и всё дальше, и дальше...
Вернусь к книге.
Мне очень трудно о ней говорить. Я читала медленно, английский в этой книге показался мне довольно сложным - нет, не те пассажи, где цитируются учебники грамматики или приводятся таблицы алфавитных соответствий, - это я как раз махом проглатывала, а сам текст. Это внутренний монолог, без конца прерываемый внешними обстоятельствами, разорванная посередине фраза продолжается несколькими абзацами позже. Это касается в основном первой части книги, вторая читается проще, это объясняется особенностями композиции.
При том, что композиция сложна, содержание изложить легко – учившаяся и продолжающая жить в Англии американка одна воспитывает своего сына. То, что одна - так вышло, отец ребёнка о его существовании не знает, потому что всё это результат случайности, и этот биологический отец в отцы ребёнку никак не годится.
Сын её – настоящий вундеркинд, воспитывать его поэтому очень непросто, финансово им тоже очень тяжело – сама она, человек невероятно умный и одарённый, вынуждена зарабатывать на жизнь, набивая на компьютере тексты каких-то невероятных старых книг. Работать она может только урывками, иногда они покидают нетопленую квартиру и проводят день, запасшись книгами, в музеях или наматывая круги по кольцевой линии метро. Чтобы сын имел необходимые этические ориентиры, присутствие отца она заменяет просмотром «Семи самураев» Куросавы. Они (да и она сама, в особенности) просто с этим фильмом живут. (И, кстати, в определённый момент мне прищлось отложить книгу - смогла я продолжить чтение, только пересмотрев "Семь самураев", хорошо что DVD у меня свой был дома.)
В определённый момент сын, конечно, задаётся вопросом, кто его отец, узнаёт его имя и отправляется с ним познакомиться (инкогнито). Познакомившись, понимает, что мать права, что это человек не может быть его отцом. Но решает найти себе другого.
Начинается книга с монолога Сибил, а в какой-то момент вдруг продолжается от первого лица Людовиком, с именем у него тоже не всё просто, я этот кусочек уже цитировала по другому поводу http://fiafia.livejournal.com/18002.html?thread=68946#t68946 .
Почему мне трудно рассказывать про книгу? Потому что я уверена, что когда рассказываешь про книги, то и про себя много чего рассказываешь – а дальше зависит от книги, хочешь ты это рассказать или нет.
У меня нет практически никаких биографических совпадений с главной героиней, а вот совпадений на уровне поступков, реакций, мыслей и суждений – очень много. Я читаю о некоторых вещах, которые многим покажутся невероятными и неправдоподобными, но я-то знаю, что это – правда. Круги по кольцевой и мне случалось накручивать с книжкой в руках – не из-за нетопленой квартиры, по другим причинам, но – было. Я знаю, точно знаю, как помогает успокоиться, прийти в себя чтение хорошо написанного грамматического комментария. Мне понятно, почему Людовик, отправляясь на задуманное им рискованное мероприятие, «на счастье» повторяет в уме таблицу Менделеева (ну у меня другие «счастливые тексты», но всё равно понимаю). Точно так же: я не буду повторять спряжение арабских глаголов, чтобы скоротать время, но ещё в детстве у меня был запас текстов для чтения самой себе в уме наизусть на тот случай, когда нельзя вытащить из сумки книгу в переполненном троллейбусе или вагоне метро. А вот выучить наизусть что-нибудь очень длинное, «Илиаду», например, на случай возможного тюремного заключения, я так и не сподобилась, но и эта мысль ко мне приходила.
А мысль распечатать листочки с древнегреческим текстом и комментариями к нему и раздавать их людям где-нибудь на базаре ко мне не приходила, а жаль... :о))
Выписала множество английских оборотов (синтаксических, строй фразы) - потому что очень они мне подходят, именно таким образом я некоторые вещи хотела бы словесно оформить.
Так что я не только не могу советовать или не советовать эту книгу, я даже не могу говорить о ней понравилась-не понравилась. Она произвела на меня очень сильное впечатление, она меня пока не покидает. А то, что я прочитала потом об авторе, на меня давит, хоть это всё и в прошлом. Потому что автобиографический элемент в книге наверняка очень существенный, иначе невозможно.
P.S. Лингвистику надо всё же любить, наверное, чтобы оценить книгу.
P.P.S. На французский переведено, на русский, кажется, тоже.
no subject
no subject
Пнин
Про Пнина спросила потому, что читала на тот момент. Начать нужно с того, что Набокова я очень не люблю. Помнится, приводила высказывание Пьецуха в "Чукче-читателе" о том, что писатель вне родной земли и языка превращается в писателя вообще, каким был Набоков. Я с таким определением согласна не столько из-за родной земли, сколько из-за негативности этого определения. История моих чтений Набокова не очень богата - в конце 80-х читала какой-то сборник из первых. "Приглашение на казнь" там было, еще что-то, из всего я только слегка запомнила "Защиту Лужина". "Лолита" на меня не произвела никакого абсолютно впечатления. Потом была в середине 90-х "Ада", которую я не смогла дочитать, разъярившись на графическое описание сексуальных отношений между подростками 11 - 12 лет и будучи мамой как раз таких детей. Т.е. в "Аде" это не эпизод единичный, а как раз весь толстенький томик "об этом".
Года два назад мой племянник стонал от восторга по поводу языка "Других берегов" (русское название мемуаров, которые в английском варианте называются "Спик, мемори"). На меня это произвело впечатление и я решила заново присмотреться к Набокову. На Инете прочла смешной отрывок из "Пнина", где он просит на английском языке "квиттанс" то, что называется аборигенами "рисит" (пишется как рецепт). Рванула к Максиму Мошкову, прочла пару глав и поняла, что это не то - про американские реалии читать в русском переводе (не знаю, авторизованный ли, хотя Сам любил свои позднейшие работы переводить на русский). Рванула в библиотеку, легко нашла. Чувства обуревали разные, но равнодушной книга не оставила. Сначала я возмущалась, что у Набокова столько сарказма по отношению к компатриоту, плохо владеющему языком. "Тоже мне, выбрал объект для насмешек, держателя нансеновского паспорта" - возмущалась я про себя первую треть книги. "Не у всех же в детстве была английская бонна." Почему-то на ум пришел Булгаков с его сатирическими произведениями: мещанин и Грядущий (вернее уже пригрёбший) Хам - более благодарные в глазах читателя объекты для сарказма и сатиры. А в конце я поняла, что и вовсе это не сатира никакая, просто Набоков пересказывает историю знакомства с человеком длиною в жизнь, при этом слегка прикалываясь и издеваясь над ним.
Т.е. я спрашивала читали ли Вы с целью сравнить впечатления. Надо сказать, мне было временами смешно (там, где Набоков хотел насмешить), да и вообще понравилась книга. Главный герой вызвал мое горячее сочувствие - он немного двоюродный брат Башмачкина, однако входило ли такое сочувствие в планы Набокова, я не могу решить. Вот, "в двух словах" :)
Re: Пнин