Entry tags:
"Подстрочник", bis
Итак, я его посмотрела. Хорошо, что во Франции национальный праздник, и получились удлинённые выходные (пусть даже прерванные для меня вчера утром вредным стажёром), и я как-то выкроила эти восемь часов - пролетевшие незаметно, разбитые всего на четыре просмотра, время между которыми было большей частью нетерпеливым ожиданием очередного сеанса.
Не буду говорить про символичность, но здорово, что я посмотрела эти фильмы именно во время национальных празднований во Франции - стране для Лилианны Лунгиной неслучайной.
Кто-то в очередной раз вздрогнет от слова "серендипийность", но мне всё-таки приятно вспомнить про цепочку совпадений, начавшуюся в марте благодаря![[profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)
axun . Она вспомнила про известных переводчиц, в том числе про Лунгину. Я в связи с этим вспомнила про давно имевшуюся у меня автобиографическую книгу Лунгиной, написанную по-французски, и наконец-то её прочла. Тогда же попыталась поискать дополнительных биографических сведений, ничего не нашла, но в статье в Википедии видела упоминание о давно снятом многосерийном документальном фильме, про который узнать ничего не удалось.
И теперь я этот фильм посмотрела - всё это уложилось в каких-то четыре месяца, по-моему, это просто колоссально!
Фильм называется "Подстрочник" - трудно представить более удачное и точное название для этого фильма, напоминающее и о профессии Лунгиной и, в гораздо большей степени, о сути происходящего на экране.
А что там собственно происходит? Ничего особенного. В течении почти восьми часов с одной и той же точки в одном и том же интерьере, камера снимает одну и ту же пожилую женщину, рассказывающую о своей жизни. Повествование с исключительной деликатностью иллюстрируется музыкой, документальными фотографиями, современными съёмками, но главное - это она. И думаю, что дело не только в том, о чём она говорит, но и, в первую очередь, в том, как. Хотя опять-таки что там такого особенного в этом "как" - она очень просто говорит, без ораторских эффектов, искренне - в этом, наверное, всё дело. И если, как я сказала, "Подстрочник" - название невероятно точное, то жанр "документальный фильм" происходящего на экране не определяет, тут явно какой-то иной жанр, которому пока нет названия, а, может, и не будет, потому что этот фильм уникален?
В целом, то, о чём говорит Лунгина, совпадает с её французской книгой. Какие-то детали она добавляет, кое-что пропускает, но всё-таки она говорит о том же, что неудивительно - она говорит о важнейшем в своей жизни, не отделяя собственную историю от истории страны, вот только в фильме она с самого начала подчёркивает, почему ей так важно сказать о том или об этом, настаивает на определённых моментах. Но главное не в этом - главное в том, что в фильме она обращается к нам. И вот рассказывает она вроде всё то же самое, но нет ни одного недостатка, из тех, что есть в книге. Я и раньше, а теперь-то уж точно, была уверена, что недостатки книжки - не её вина, а главное - насколько пронзительней была бы та же самая книжка, будь она, как фильм, создана для российского читателя. Но она хотя бы вышла в 1993 году, фильм ждал своего часа десять лет...
О переводческой деятельности она в фильме говорит мало (в книжке совсем про это нет) - но то немногое. о чём она говорит, я слушала со слезами на глазах. Второй раз плакала в финале - но это, думаю, не я одна. Этот финал совершенно потрясающий - да, она с самого начала говорит про подведение итогов, но слова "подведение итогов" - почти затасканное клише, в финале же "Подстрочника" эти слова обретают своё исконное, истинное значение, это длинный монолог о жизни и любви, о конце жизни, такой ясный взгляд на всё прошлое и на близкий конец, чувствуешь, что она-то его уже видит, и при этом так спокойно и светло говорит. Я сейчас пишу, вспоминаю - и опять слёзы подступают.
Документальная часть фильма - необыкновенная просто. Да, фотографии, письма, документы (этого не хватало французской книжке, к слову, я забыла в своё время об этом написать). Мне очень понравилась идея иллюстрировать рассказы о давнем прошлом современными съёмками тех же мест - удивительно, но какую-то дополнительную силу рассказу придаёт.
И даже для меня много ностальгического, пусть я другого поколения. Бывшее здание ИФЛИ в Ростокино, о котором она много говорит и который много показывают, принадлежит инязу, до 1980 года там был родной французский факультет. Я в Ростокине не училась, поступила как раз в 1980, факультет примкнул к остальным на Метростроевской, приблизясь к гламурной жизни и потеряв долю свободы и независимости (удалённость от большого начальства имеет преимущества), но здание мне известно - именно туда я школьницей несколько лет ходила на "дни открытых дверей", не веря, что буду учиться в инязе, а потом уже студентами мы ездили туда на "лыжную" физкультуру.
Знаменитая аудитория Политехнического музея мне тоже известна хорошо - поэты уже не выступали, но сколько лекций общества "Знание" я там прослушала! :о))
И разные уголки, улочки, дворики родной Москвы - как я это всегда люблю!
Слушать, как говорит Лунгина невероятно интересно, и просто приятно чисто с музыкально-лингвистической точки зрения. Она очень хорошо, правильно говорит, произносит по-старомосковски. Но ударения в некоторых словах "неправильные" (словарём литературного произношения цитируемые и осуждаемые) - например, "обмерла", "обняла", "создала", "арест" она произносит с ударением на первом слоге. Обвинить её в просторечии невозможно, значит, норма изменилась, интересно - когда? (Молотов 22 июня говорит "граждане и гражданки", ударяя оба слова на первом слоге - словарь такое произношение слова "гражданка" тоже цитирует и осуждает, но тут мне легче поверить в просторечие, хотя скорее всего тоже изменение нормы :о))
Некоторые забытые слова вдруг слышишь - например, я, оказывается, совсем забыла слово "развёрстка" (имеется в виду "разнарядка").
И французские слова она по-французски произносит замечательно!
А ещё - я тихонько на это намекнула в самом начале поста - в её лексиконе очень частое слово "колоссально". И я подумала - а ведь это же карлсоновское слово, ну, правда! Потом призадумалась - не только карлсоновское, кажется, что и в переведённой с немецкого книжке "Бабушка на яблоне" оно тоже частенько встречается. "Бабушка на яблоне" - книжка, которую мне в детстве откуда-то принесла мама, книжка стала одной из любимейших детских, именно детских - и в этом году мне её подарила замечательнаяkari_lind (Карина, я не забыла, что у тебя в долгу - недели через две мой очень сложный период должен полегчать, и я всю выполню, клянусь!), я получила книжку в очень нужный для меня момент, мне она здорово помогла.
И вот сейчас я подошла к книжному шкафу, раскрыла книжку и обнаружила, что три повести из четырёх в этом сборнике переведены... Лилианной Лунгиной.
Как жаль, что фильм уже досмотрен.
Не буду говорить про символичность, но здорово, что я посмотрела эти фильмы именно во время национальных празднований во Франции - стране для Лилианны Лунгиной неслучайной.
Кто-то в очередной раз вздрогнет от слова "серендипийность", но мне всё-таки приятно вспомнить про цепочку совпадений, начавшуюся в марте благодаря
axun . Она вспомнила про известных переводчиц, в том числе про Лунгину. Я в связи с этим вспомнила про давно имевшуюся у меня автобиографическую книгу Лунгиной, написанную по-французски, и наконец-то её прочла. Тогда же попыталась поискать дополнительных биографических сведений, ничего не нашла, но в статье в Википедии видела упоминание о давно снятом многосерийном документальном фильме, про который узнать ничего не удалось.И теперь я этот фильм посмотрела - всё это уложилось в каких-то четыре месяца, по-моему, это просто колоссально!
Фильм называется "Подстрочник" - трудно представить более удачное и точное название для этого фильма, напоминающее и о профессии Лунгиной и, в гораздо большей степени, о сути происходящего на экране.
А что там собственно происходит? Ничего особенного. В течении почти восьми часов с одной и той же точки в одном и том же интерьере, камера снимает одну и ту же пожилую женщину, рассказывающую о своей жизни. Повествование с исключительной деликатностью иллюстрируется музыкой, документальными фотографиями, современными съёмками, но главное - это она. И думаю, что дело не только в том, о чём она говорит, но и, в первую очередь, в том, как. Хотя опять-таки что там такого особенного в этом "как" - она очень просто говорит, без ораторских эффектов, искренне - в этом, наверное, всё дело. И если, как я сказала, "Подстрочник" - название невероятно точное, то жанр "документальный фильм" происходящего на экране не определяет, тут явно какой-то иной жанр, которому пока нет названия, а, может, и не будет, потому что этот фильм уникален?
В целом, то, о чём говорит Лунгина, совпадает с её французской книгой. Какие-то детали она добавляет, кое-что пропускает, но всё-таки она говорит о том же, что неудивительно - она говорит о важнейшем в своей жизни, не отделяя собственную историю от истории страны, вот только в фильме она с самого начала подчёркивает, почему ей так важно сказать о том или об этом, настаивает на определённых моментах. Но главное не в этом - главное в том, что в фильме она обращается к нам. И вот рассказывает она вроде всё то же самое, но нет ни одного недостатка, из тех, что есть в книге. Я и раньше, а теперь-то уж точно, была уверена, что недостатки книжки - не её вина, а главное - насколько пронзительней была бы та же самая книжка, будь она, как фильм, создана для российского читателя. Но она хотя бы вышла в 1993 году, фильм ждал своего часа десять лет...
О переводческой деятельности она в фильме говорит мало (в книжке совсем про это нет) - но то немногое. о чём она говорит, я слушала со слезами на глазах. Второй раз плакала в финале - но это, думаю, не я одна. Этот финал совершенно потрясающий - да, она с самого начала говорит про подведение итогов, но слова "подведение итогов" - почти затасканное клише, в финале же "Подстрочника" эти слова обретают своё исконное, истинное значение, это длинный монолог о жизни и любви, о конце жизни, такой ясный взгляд на всё прошлое и на близкий конец, чувствуешь, что она-то его уже видит, и при этом так спокойно и светло говорит. Я сейчас пишу, вспоминаю - и опять слёзы подступают.
Документальная часть фильма - необыкновенная просто. Да, фотографии, письма, документы (этого не хватало французской книжке, к слову, я забыла в своё время об этом написать). Мне очень понравилась идея иллюстрировать рассказы о давнем прошлом современными съёмками тех же мест - удивительно, но какую-то дополнительную силу рассказу придаёт.
И даже для меня много ностальгического, пусть я другого поколения. Бывшее здание ИФЛИ в Ростокино, о котором она много говорит и который много показывают, принадлежит инязу, до 1980 года там был родной французский факультет. Я в Ростокине не училась, поступила как раз в 1980, факультет примкнул к остальным на Метростроевской, приблизясь к гламурной жизни и потеряв долю свободы и независимости (удалённость от большого начальства имеет преимущества), но здание мне известно - именно туда я школьницей несколько лет ходила на "дни открытых дверей", не веря, что буду учиться в инязе, а потом уже студентами мы ездили туда на "лыжную" физкультуру.
Знаменитая аудитория Политехнического музея мне тоже известна хорошо - поэты уже не выступали, но сколько лекций общества "Знание" я там прослушала! :о))
И разные уголки, улочки, дворики родной Москвы - как я это всегда люблю!
Слушать, как говорит Лунгина невероятно интересно, и просто приятно чисто с музыкально-лингвистической точки зрения. Она очень хорошо, правильно говорит, произносит по-старомосковски. Но ударения в некоторых словах "неправильные" (словарём литературного произношения цитируемые и осуждаемые) - например, "обмерла", "обняла", "создала", "арест" она произносит с ударением на первом слоге. Обвинить её в просторечии невозможно, значит, норма изменилась, интересно - когда? (Молотов 22 июня говорит "граждане и гражданки", ударяя оба слова на первом слоге - словарь такое произношение слова "гражданка" тоже цитирует и осуждает, но тут мне легче поверить в просторечие, хотя скорее всего тоже изменение нормы :о))
Некоторые забытые слова вдруг слышишь - например, я, оказывается, совсем забыла слово "развёрстка" (имеется в виду "разнарядка").
И французские слова она по-французски произносит замечательно!
А ещё - я тихонько на это намекнула в самом начале поста - в её лексиконе очень частое слово "колоссально". И я подумала - а ведь это же карлсоновское слово, ну, правда! Потом призадумалась - не только карлсоновское, кажется, что и в переведённой с немецкого книжке "Бабушка на яблоне" оно тоже частенько встречается. "Бабушка на яблоне" - книжка, которую мне в детстве откуда-то принесла мама, книжка стала одной из любимейших детских, именно детских - и в этом году мне её подарила замечательная
kari_lind (Карина, я не забыла, что у тебя в долгу - недели через две мой очень сложный период должен полегчать, и я всю выполню, клянусь!), я получила книжку в очень нужный для меня момент, мне она здорово помогла.И вот сейчас я подошла к книжному шкафу, раскрыла книжку и обнаружила, что три повести из четырёх в этом сборнике переведены... Лилианной Лунгиной.
Как жаль, что фильм уже досмотрен.
no subject
Мне не нравится слово "каяться" в данном контексте - разве она не отдаёт себе отчёта, что они жили лучше, чем большинство? Но при этом она вполне отдаёт себе отчёт, что эта "роскошь" на том же Западе - более чем скромные условия. Разве она должна каяться, что до тринадцати лет лет прожила за границей и видела что-то другое и не могла не иметь критического взгляда? Тем более, что очень быстро всё сравнялось.
Я не написала, но думала об этом: сравни парижские и советские фотографии, её, мамины. Возраст, конечно, но что-то более глубоко меняется, мы уже про это говорили давно. когда обсуждали книжку француженки, котолрая оказалась в СССР и всю жизнь прожила.
И когда они уехали в эвакуацию, их московская квартира тоже была занята - и не только занята, все вещи пропали...
И как я могу кого судить? Мои дедушка и бабушка во время войны тоже из опасного московского района были переселены временно в квартиру одного знаменитого писателя, и бабушка говорила, да, что кое-что в коллекции трубок, например, пострадало от маленьких детей...
Ты понимаешь, мне что не нравится - разумеется, у каждого может быть собственный взгляд на чужую жизнь, но вот сравнивать, кто был несчастней и "по-настоящему" несчастней, и как следствие, "имеет право" говорить или нет... нет это мы не имеем на такой суд никакого права.
У меня ещё в этой связи странная ассоциация - я думаю про вернувшихся по собственному желанию с Запада в СССР в пятидесятые. Я знала несколько таких людей, их семей. Большинство обывателей им (то есть их прошлому) завидовали, в то же время считали их круглыми идиотами (потому что вернулись или приехали - я о тех, кто родился на Западе), и никаого сочувствия не испытывали - они вот пожили там, пусть теперь хлебнут здесь, они наших несчастий не знали. А люди переживали глубочайшую драму. Молча. Говорить о ней было нельзя, а главное - некому, всё равно никто не услышит.
no subject
я что-то может просмотрела, но я сама жила на арбате, я знаю где стоит дом лунгиной
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
Тут не может быть "прав или неправ", Лунгина могла тебе не понравиться, ты можешь быть не согласна с её представлением о собственной жизни - просто не надо забывать, что ни в её словах ни в твоём неприятии неможет быть ничего объективного, а уж тем более единственно правильного, нельзя тут судить.
Я вот на собственную юность сейчас смотрю не так, как десять лет назад, а как там будет в 77, если доживу? :о))
no subject
no subject